Частенько Израиль Моисеевич заходил к Жоресу на чашку чая. Так случилось и сегодня.

   Жорес жил с женой, и на днях уже забирал ребёнка с женой из лобненского роддома. Сына назвали Жан по давней традиции семьи Пусевых, которая предписывала давать новым членам семейства западноевропейские имена.

   Изя постучал в дверь с осыпающейся светло-зелёной краской, при этом несколько ошмётков осыпались на чищенные послевоенные колхозные туфли Моисеевича. Через полминуты скрипучая пусевская дверь распахнулась об стену, и краска посыпалась снова, уже и со стены дома. На пороге стоял сам Пусев, локтём облокотившись на трескающийся косяк двери, при этом его правая нога была занесена перед левой, и упиралась в противоположный косяк. По лицу Жореса было заметно, как он вчера отмечал прибавление в доме, и до сего момента сладко спал. Он посмотрел на Чижовича и тихо откашлялся в руку. У Изи же, в свою очередь, выражение лица (точнее сказать, головы) изменилось с его постоянного веселья на более холодные тона.

   -Поздравляю, - сказал Изя, немного прищурив глаза (он уже знал о последних событиях в семье Пусевых).

   Жорес же, в свою очередь, отлип от косяка и протянул руки в сторону внутренностей дома (вроде как «Добро пожаловать»). После вчерашнего застолья, да и спросонья, ему не особенно хотелось-то ворочать языком.

   Из пепельницы восходил к метафизическим высотам серо-фиолетовый дым, электрический чайник испускал струйку пара, под потолком носились с тихим зудением первые весенние мухи.

   Жорес взял из пепельницы догорающий бычок, затянулся, глянул на Израиля Моисеевича с его толстым чиновничьим портфелем на коленках, кашлянул и раздавил окурок о грязное дно пепельницы. В голове Жореса был явный бардак, туда проходили лишь утренние лучи солнца и изображение комнаты без обоев с её небольшим убранством, стола, вкус дешёвого табака, звук чайника и этих чёртовых мух под потолком.

   Чайник издал щечёк, символизирующий собой его закипание. Жоресу он показался взрывом гранаты, эхо долго звучало в черепе. Хозяин дома сам бросил пакетики с чаем непонятного происхождения по чашкам и сам же разлил в них кипяток. Затем вытащил помятую пачку Винстон-лайтс из кожаной куртки в плачевном состоянии валявшейся на том же диване. Закурил. В его бардаке из пустоты появился вопрос «А почему пачка здесь?»,немного подействовал Жоресу на нервы, и решился вдруг сам собой – вспомнил, что именно он провожал гостей по домам вчера. И оттуда же: забор, лужа, личина враждебного соседа, опять что-то злостно орущего. Ну не понял он видимо, что у человека такой праздник, ради которого стоило жить всю предыдущую жизнь!

   Израиль Моисеевич отхлебнул из чашки ровно два глотка и осторожно начал ставить её на стол. Это у него не получилось, о край чашки с громким звоном ударилась ложка, выбивая остатки жизни из советской посудины без ручки, несколько капель упало на стол. Жорес не обратил на это никакого внимания, хотя звук в его голове был воистину ужасен.

   Изя вдохнул поглубже воздух с остатками сигаретного дыма и решил начать разговор:

   -И у меня когда-нибудь будут дети, - сказал Израиль Моисеевич это, одновременно оглядываясь на кроватку со спящим Жаном.

   Жорес наконец-то оторвался от созерцания солнечных бликов на оконном стекле и обратил своё драгоценное внимание на Изю.

   -У тебя Чижович? - Наконец-то заговорил Жорес, при этом нервно затушив новую сигарету и начав шарить свободной рукой по тумбочке, где лежал его старый и ржавый топор с зазубринами. - Ну у тебя-то – врят ли.

   Взгляд Изи был обращён на ту самую руку на тумбочке и он начал приподниматься с табуретки:

   -Ну тебя на фиг, Жорик! – нервно сказал он, уже почти встав. – Ну тебя на фиг!

   Израиль Моисеевич вдруг понял всю серьёзность ситуации и стал вспоминать, что забыл забрать из автосервиса машину, перемыть кости одному нерадивому сотруднику, который по сетевому трафику его фирмы качал порнушку, родителей, Израиль и прочее, прочее… Ход его мыслей неожиданно прервал выкрик Жореса:

   -Сидеть, скотина!

   -Жора, жора! – уже потерял самоконтроль Чижович, размахивая перед собой руками, ладони которых были обращены к Жоресу.

   -Я кому сказал сидеть... – понизил тон «Жора». Морда его была, не то, что кирпич, но непоколебима, как скала. Он сплюнул мимо пепельницы и подмигнул гостю левым глазом. Рука с топором начала медленно подниматься…

   Но не тут-то было! Израиля Моисеевича как ветром сдуло. Он рванул оттуда через сени, не забыв свой многострадальный портфель, вынес с петлями входную дверь и понёсся через поля, что несколько не соответствовало начальнику его уровня. Рубашка полностью вылезла из брюк и теперь трепыхалась на ветру, как парус в море.

   Странно, но Жорес спокойным шагом вышел на крыльцо. Такой разворот почти полностью вывел его из похмельного синдрома, что «Большого Жору» ни могло не порадовать. Он помахал уносящемуся в даль в непонятном направлении Изе топором и воскликнул зычным голосом с высоты своих двух метров в его направлении «Приходи ещё, Израиль Моисеевич, буду рад!». Рядом с ногами Жореса стояла ополовиненная полуторалитровая бутылка минералки с конденсатом. Жорес лёгким движением вогнал топор в расщелину на косяке двери, подобрал бутылку, начал усиленно допивать оставшуюся половину выдохшейся мин. воды. Но что-то странное заставило его на последнем глотке подавиться и выронить бутылку, которая с периодическим стуком поскакала по крыльцу.

   Этим самым оказался всё тот же вредный сосед, которого Жора разглядел через опустевающую бутылку.

   Сейчас тот же самый сосед, раздвинув ноги, стоял на своём крыльце, почему-то в семейных трусах, майке и с ружьем.

   -Какой придурок тут орёт с утра пораньше, ебёна мать?!! – крикнул он сам так, чтобы это точно мог слышать Жорес.

   -Ну, я, а, чо? – таковой последовал ответ.

   Похоже, что этот мужик ответу был не рад, поскольку врезал прикладом по полу.

   -А этот чего бежит? – Уже тише вопрошал сосед у Жореса, махнув рукой в сторону скрывающегося за берёзовыми посадками Изи.

   -Да от собак! – таков ответ был на сей раз.

   -Чего же не помог гостю, - сказал сосед, присел на корточки и закурил свою папиросу.

   Жорес тоже закурил. «И о том знает, старый прохвост», такая мысль пронеслась в его мозгу, затем быстро сменилась ощущением тёплого дыма в лёгких. Так сидели они ближайшие несколько минут, смотрели в даль и каждый думал о своём…